Интервью с Джоном Уэлвудом. Часть 1

В 1980-е годы возникла фигура Джона Уэлвуда как новатора по изучению взаимоотношения между западной психотерапией и буддийской практикой. Будучи бывшим директором восточно-западной психологической программы в Калифорнийском институте интегральных исследований в Сан-Франциско, он сегодня является ответственным редактором «Журнала трансперсональной психологии». Уэлвуд написал ряд заметок и книжек на тему отношений, психотерапии, сознания и личного подъема, охватывая блокбастер «Путешествие Сердца». Предложенная им мысль «духовного избегания» стала главным мнением для такого, как почти все знают угрозе длительной духовной практики. Психоаналитик Тина Фосселла разобрала с Уэлвудом то, каким образом эволюционировала концепция духовного избегания с тех пор, как он ввёл её 30 лет обратно.

ТФ: 30 лет обратно вы ввели термин «духовное избегание» («spiritual bypassing»). Не имели возможность бы вы приписать, собственно что это это, для тех, кто не символом с данным понятием?

ДУ: Духовное избегание считается термином, который я ввёл для описания процессов, наблюдаемых мною в буддийской общине, где я находился, а еще в самом для себя. Но основная масса из нас чистосердечно пробуют трудиться над собой, я обнаружил обширно распространившуюся направленность применить духовные идеи и практики для такого, дабы обогнуть или же избежать встречи с неразрешёнными чувственными задачами, психическими ранами и непройденными вехами становления.

Когда мы при поддержке духовности избегаем чего-нибудь, мы как правило пользуемся задача пробуждения или же высвобождения для рационализации такого, собственно что я именую досрочной трансценденцией (premature transcendence) — попыткой возвыситься над мокрый и мутной стороной нашей человечности до этого, чем мы всецело к ней обратились и примирились с нею. И в этом случае мы расположены применить безоговорочную правду для такого, дабы принижать или же опровергать условные людские необходимости, ощущения, психические трудности, трудности в отношениях и недостатки становления. Я вижу это как некоторый «производственный риск» духовного пути в что значении, собственно что духовность и взаправду подключает видение преодоления нашей текущей кармической истории.

ТФ: Какого семейства риск с ней связан?

ДУ: Попытка истечь за пределы наших психических и психологических задач путём уклонения от встречи с ними небезопасна. Она порождает изнуряющий разрыв меж буддой и человеком изнутри нас. Она еще ведёт и к концептуальному, однобокому осознанию духовности, в котором раз полюс жизни высится за счёт его противоположности: безоговорочная аксиома предпочитается условной правде, неличностное — личному, пустотное — форме, трансценденция — воплощению, а отчуждение — чувствованию. Возможно, к примеру, пробовать практиковать непривязанность сквозь отрицание собственной необходимости в любви, но это приводит только к что, собственно что предоставленная надобность вытесняется в подполье, например собственно что она нередко безотчетно и импульсивно отыгрывается сокрытым, а еще, наверное, и вредоносным образом.

ТФ: Это имеет возможность приписать проблематичность, наблюдающуюся в наших общинах-сангхах?

ДУ: Как раз так. Не оформляет труда однобоким образом применить правду пустоты: «Мысли и ощущения пустотны, обычная игра сансарических видений, например собственно что не стоит уделять им интереса. Воспринимайте их природу как пустотную и элементарно преодолевайте их на месте». В месте практики это имеет возможность быть ценным советом. Но в актуальных обстановках те же текста имеют все шансы еще применяться и для пресечения или же отрицания эмоций или же попечений, которые настоятельно просят нашего интереса. Я неоднократно следил эти истории.

ТФ: Собственно что больше всего интересует вас сейчас в духовном избегании?

ДУ: Мне любопытно то, какую роль оно играет в отношениях, где духовное избегание нередко наносит наихудший убыток. В случае если бы вы были йогином в пещере, на годы погружающимся в еденичный ретрит, ваши психические раны, вполне вероятно, не проявлялись бы настолько воплощенным образом, так как вы имели возможность бы практически полностью сконцентрироваться на собственной практике в среде, которая не ухудшает ваши, связанные с отношениями, раны. Как раз в отношениях наши неразрешённые психические трудности расположены проявляться более активно. Это потому, собственно что психические раны всякий раз гнездятся в отношениях: они складываются в границах и при помощи наших отношений с ранешними родителями.

Базисная людская рана, преобладающая в современном мире, складывается кругом чувства, собственно что мы постылы или же нас не обожают в что степени, в какой мы заслуживаем. Неадекватная приверженность или же сопребывание шокируют и травмируют становление ребёнка и его очень чувствительной нервозной системы. И как лишь только мы интернализируем то, как нас воспитывали, наша дееспособность дорожить себя, которая еще считается базой для такого, дабы дорожить иных, делается ущербной. Я именую это «раной отношений» или же «раной сердца».

ТФ: Да, это что-то, с чем мы все знакомы.

ДУ: В западной психологии есть весь корпус изучений и научных данных, показывающих, как мощное воздействие на любой нюанс людского становления оказывают привязывание («bonding») и любящее сопребывание («loving attunement») — знакомую под термином «безопасная привязанность». Неопасная привычка оказывает невообразимое воздействие на почти все измерения нашей жизни, благополучия и возможности действенно работать в мире: на то, как складывается наш мозг; на то, как отлично работают наша эндокринная и иммунная с

Конечно же, в глубочайшем смысле абсолютное и относительное всецело взаимопереплетены и не могут быть разъединены: чем больше мы постигаем абсолютную открытость того, кто мы есть, тем более глубинно мы признаём свою относительную взаимосвязанность со всеми существами.